оединение национализма с социализмом далось нелегко, и понятно, что отдельные люди и группы ожидали слишком многого. К тому же Гитлер не скупился на обещания, когда он говорил перед руководителями экономики в Гамбурге или в Рурской области и когда он несколько дней спустя выступал перед безработными массами в берлинском Спортпаласте, а потом развивал свои планы на будущее перед мекленбургскими крестьянами, которых донимали судебные исполнители. Замешательство относительно представлений Гитлера о социализме и его возможного соглашения с еврейскими высшими финансовыми кругами было всеобщим.
Пункт 17 партийной программы требовал "безвозмездной конфискации земель". Гитлер объяснял колеблющимся сельским хозяевам:
"Так как НСДАП стоит на почве частной собственности, само собой разумеется, что слова "безвозмездная конфискация" касаются только создания законодательных возможностей конфисковать в случае необходимости землю, которая была приобретена незаконным путем или используется не для народного блага. Это направлено в первую очередь против еврейских компаний, спекулирующих земельными участками".
Когда у Геббельса попросили уточнить насчет социализма, тот по-левантински вывернулся:
"Национал-социализм сегодня еще не является чем-то ставшим, он находится в процессе становления. Он непрерывно подвергается изменениям и поэтому его нельзя определить во всей совокупности. Национал-социализм упростил мышление немецкого народа".
Соответствующие подозрения высказывались и противниками из социалистического лагеря:
"Адольф Гитлер мог в начале своей деятельности действовать с честной взбалмошностью. Сегодня он только креатура промышленников. Неужели кто-то может вообразить, что поставщики угля и железа будут давать деньги на партию, цель которой - отнять у них собственность и в честь тевтонских богов повесить их на первом же фонарном столбе?"
И Тухольский, писавший под всеми возможными псевдонимами, казался не очень обеспокоенным.
"Что произойдет во внутренней политике? Не то, о чем вы думаете. Пара приговоров к каторге, пара грубых выходок против евреев и горстки республиканцев, ограничение прав рейхсбаннера, запрет КПГ - и больше ничего".
И эмигрировавший в США Альберт Эйнштейн тоже смотрел на дела и на финансовую поддержку Уолл-стрит, не видя в этом ничего особенно дурного:
"Я иногда вижу в национал-социалистическом движении только следствие временных экономических трудностей и детскую болезнь республики. Солидарность евреев я всегда считал желательной, но какую-то особую реакцию на результаты выборов считаю совершенно нецелесообразной"45.
Бывший министр юстиции социалист Отто Ландсберг успокаивал самого себя и других относительно того, чего следует ожидать: "Вы еще молоды, коллеги, и переоцениваете опасность, которая исходит от этих юдофобов. Я лично не раз видел, как подобные антисемитские движения появлялись и снова исчезали. В 80-х годах XIX века они были сильны в моем родном городе Острово и мой брат в гимназии страдал от них. Когда я несколько лет спустя посещал ту же гимназию, от них не осталось и следа. Было бы неверно всерьез воспринимать этих людей в политическом плане".
А председатель Совета министров Пруссии Браун, тоже социалист, характеризовал возникающую путаницу, при которой Гитлер всем все обещает, такими словами:
"Гитлер, этот прототип политического авантюриста, который с помощью питаемой из темных денежных источников агитации собирает вокруг себя массы отчаявшихся и потерявших надежду людей, а также все те круги, которые из-за капиталистической жажды наживы, реакционных убеждений или политического непонимания являются смертельными врагами нынешнего народного государства, сулит им туманный Третий рейх и обещает всем соплеменникам все, что они хотят, и всегда за счет другой части населения".
В мае 1930 года младший из братьев Штрассер, Отто, видя сильную поддержку со стороны капитала, захотел наконец узнать, что же делают социалисты в НСДАП. Явный пакт между Гитлером и властителями экономики и общества беспокоил его, его брата Грегора и многих других. Благодаря издаваемому им печатному органу "Националь-социалистише брифе" позиции Отто Штрассера в партии были достаточно прочными, и для решительного объяснения с Гитлером он пришел вместе с братом Грегором в берлинский отель "Сансуси". Озабоченность д-ра Штрассера после этого не стала меньше, и у него сохранились горькие воспоминания об этом споре.
Гитлер явно думал о социализме совсем иначе:
"Видите ли, дорогой партайгеноссе Штрассер, владелец фабрики зависит от рабочей силы и от усердия своих рабочих. Если они бастуют, его т.н. собственность совершенно теряет свою ценность. Кроме того, по какому праву эти люди требуют своей доли собственности и даже участия в руководстве?"
И Гитлер раздраженно продолжал:
"Видите ли, большинство рабочих не хочет ничего, кроме хлеба и зрелищ, они не понимают никаких идеалов, и мы не можем рассчитывать на то, что перетянем на свою сторону значительную массу рабочих. Мы хотим вырастить новый господствующий слой, который не будет, как они, руководствоваться моралью сострадания, а будет ясно понимать, что он имеет право господствовать благодаря своей лучшей расе, и он будет беспощадно осуществлять это господство над широкими массами".
Бывший социалист Штрассер собрал все свое мужество:
"Г-н Гитлер, если Вы хотите сохранить капиталистическую систему, Вы не должны тогда говорить о социализме! Ведь сторонники нашей партии - в первую очередь социалисты, и они ссылаются на партийную программу, которая четко требует социализации национализированных предприятий".
Гитлер ответил упрямому собеседнику:
"Выражение "социализм" само по себе плохо, но это не означает, что данные предприятия должны быть социализированы, а лишь то, что они могут быть социализированы, если они будут работать против интересов нации. Пока они этого не делают, было бы преступлением разрушать экономику. В действительности в экономике с успехом действует лишь одна система: ответственность снизу, авторитет сверху".
После этого объяснения Гитлер написал яростное письмо своему берлинскому гауляйтеру Геббельсу, требуя с позором выкинуть Отто Штрассера и его сторонников из партии:
"Национал-социалистическая партия, пока я ей руковожу, не будет дискуссионным клубом беспочвенных литераторов или салонных анархобольшевиков. Она не создана для глупых доктрин политических перебежчиков"46.
Штрассер, который не нашел социализма и в этой партии, ушел из нее. Свой манифест он назвал "Социалисты уходят из НСДАП" и обрушил всю свою ярость на "восточный султанат Гитлера":
"Мы ощущаем в противоположность 25 пунктам национал-социалистической программы все более расплывчатые формулировки наших социалистических пожеланий, постоянное ослабление социалистических требований программы как преступление против духа и программы национал-социализма. С неумолимой последовательностью в НСДАП проводится линия предательства ее принципов".
Вместе с Отто Штрассером в национал-социалистическую оппозицию, которая позже получила название "Шварце фронт", ушла дюжина редакторов и полдюжины партийных газет, ряд вожаков гитлерюгенда, пара партийных функционеров и несколько депутатов окружных и городских собраний. Масса членов партии осталась верной фюреру, брат Грегор - еще два года.
За Гитлером стояли большие деньги и поэтому он шел от успеха к успеху. А Отто Штрассер со своими "левыми людьми справа" стал в дальнейшей жизни политически безродным и несчастным. После прихода Гитлера к власти Штрассера сначала подвел его ближайший доверенный человек в пражском изгнании, который составлял и должен был тайно распространять в рейхе листовки, еврей Мар. Этот деловой сотрудник работал в первую очередь на СС под руководством быстро выдвигавшегося Гейдриха, еврея на три четверти, проникшего в элитный расовый орден. Чешская полиция в конце концов посадила Мара на несколько лет за решетку. То же произошло с другим еврейским агентом СС Поллаком, который работал среди эмигрантов. Бывшего национал-социалиста Штрассера гоняли из страны в страну, пока во время войны ему не предоставила убежище Канада. В середине 50-х годов непримиримого борца с Гитлером ждало новое разочарование: ему долго не разрешали ступить на землю ФРГ, а когда он наконец вернулся на родину, преодолев множество препятствий, против него стали выдвигать самые нелепые обвинения. Штрассер подавал иски в суд и все судьи, в том числе и члены Конституционного суда в Карлсруэ, большей частью бывшие партайгеноссе, отказывали человеку, за голову которого Гитлер назначил миллион:
"Поддержка им НСДАП, когда эта партия шла к власти, весит тяжелей, чем его позднейшее сопротивление этой партии"47.
В контору берлинского общества помощи арестованным членам С А ворвался штурмовик по кличке "Свиные щеки", один из самых знаменитых героев уличных боев, и крикнул сидевшей за пишущей машинкой благородной фройляйн Иоланде фон Пескаторе, нечетко выговаривая слова из-за обвисших щек: "Нас обманывают! Фюрер покупает себе "мерседес" за 40 тысяч, а СА хлебают суп без мяса!" СА взбунтовались. Связь с призывами, речами и газетными статьями Отто Штрассера была несомненной. Высший руководитель СА Пфеффер фон Заломон и глава берлинских штурмовиков Штеннес, бывший капитан полиции, посягнули на партийные средства. Мюнхенский центр сначала закрутил кран, из которого капали деньги. И тут началось. Охрану Геббельса и берлинского руководства взяли на себя СС.
Штурмовики поломали мебель в берлинском штабе партии и избили эсэсовцев, преподав им урок, который те запомнили.
Штеннес решил лишить своего фюрера власти, и слова "Адольф предал нас, пролетариев" были на устах почти у каждого берлинского штурмовика. Территории к востоку от Эльбы переходили под знаменами со свастикой к Штеннесу, который оказался во главе заговора. В Бранденбургской марке, в Мекленбурге, Померании и Силезии вспомогательные войска партии не хотели больше идти в огонь за Гитлера. Они больше не пели на марше песню, слушая которую всего несколько дней назад, обыватели прилипали к окнам:
Гитлер - наш вождь неподкупный, Он равнодушен к деньгам, Которые иудеи Бросают к его ногам.
Популярная мелодия, которая сопровождала этот сомнительный текст, вдохновляла коммунистов.
А потом кассы СА опустели. И в этот момент из Мюнхена приехал Гитлер. Он посещал пивные, сулил деньги и посты, места в парламенте и скорую победу. Штурмовики перестали ворчать и с мужественным равнодушием взяли презренные деньги. Вместе с вождями бунта движение покинули и социалистические идеи. Пфеффера позже арестовало гестапо, а Штеннес уехал в Китай, где стал военным советником.
Итак, поступили деньги, и Рем возглавил СА. Этот человек смотрел на три перенесенных им триппера как на "кару природы", а после ранения в лицо пристрастился к мальчикам. Но Гитлер говорил, что СА - это "не моральное заведение для воспитания благородных девиц".
В 1932 г. по стопам брата и Штеннеса пошел также Грегор Штрассер, до того организационный руководитель и подлинный вождь партии в Северной Германии, человек № 2 в движении. Изнурительная работа и конфликты сделали его диабетиком.
"Я не могу больше одобрять этот курс. Я снимаю с себя ответственность",
- заявил он.
Будущий лауреат Нобелевской премии Карл фон Осецкий ликовал в своей "Вельтбюне" на первой странице январского номера за 1933 г.:
"В начале 1932 г. нацистская диктатура стояла у порога. В конце этого года гитлеровскую партию сотрясает тяжелый кризис, длинные ножи опять вложены в ножны и видны только длинные уши фюрера".
Гитлер прочитал письмо Штрассера в берлинском отеле "Кайзерхоф" и опять - в который раз - стал грозить самоубийством:
"Если партия распадется, я через три минуты застрелюсь".
Грегор Штрассер, пока его все искали, мирно сидел в одной берлинской пивной и пил светлое пиво с человеком, далеким от политики. Вечером он сел на мюнхенский ночной экспресс, а на следующее утро выехал вместе с семьей на автомобиле "для разрядки" в оккупированный Италией Южный Тироль, от которого Гитлер, несмотря на протесты, отказался. Для многих товарищей по партии "антикапиталистическая страстность", с которой продолжал выступать Грегор Штрассер, осталась в прошлом, в том числе и для близкого друга Штрассера, будущего министра пропаганды д-ра Геббельса. Его многолетний личный референт фон Офен, который жил вместе с ним на его вилле в Шваненвердере, на одном большом приеме в 1944 г. столкнулся с саксонским гауляйтером Мучманом, и тот сказал: "Раз у Вас столько орденов, мой дорогой, то снимите, по крайней мере, по этому случаю Ваш партийный значок". - "Я не могу этого сделать, гауляйтер, - ответил Вильфред фон Офен. - Я вышел из НСДАП в мае 1932 г"48.
Примечания
45) Philipp W. Fabry, "Mutmassungen uber Hitler", Droste Verlag Dusseldorf 1969, S. 130.
46) Otto Strasser, "Hitler et moi", Bernand Grasset, Paris 1940.
47) Информация для прессы 35/70 от 4 марта 1970 г. министра внутренних дел земли Нижняя Саксония.
оединение национализма с социализмом далось нелегко, и понятно, что отдельные люди и группы ожидали слишком многого. К тому же Гитлер не скупился на обещания, когда он говорил перед руководителями экономики в Гамбурге или в Рурской области и когда он несколько дней спустя выступал перед безработными массами в берлинском Спортпаласте, а потом развивал свои планы на будущее перед мекленбургскими крестьянами, которых донимали судебные исполнители. Замешательство относительно представлений Гитлера о социализме и его возможного соглашения с еврейскими высшими финансовыми кругами было всеобщим.