год. Победоносное движение наших войск по земле врага продолжалось с большой стремительностью. Западная Польша, но фактически это уже немецкая территория, так как до войны ее оккупировали немцы. Вступив на эту землю, мы видели большую противоположность в сравнении к российской и белорусской земле. Дороги благоустроенные, леса ухоженные, дома в деревнях кирпичные покрыты черепицей, много фруктовых садов. При движении по Западной Польше мы встречали в основном поляков, а немецкое население продолжало бежать с отступающей немецкой армией на запад в Германию.

Наша 35-я минометная бригада, состоящая из 4 минометных полков, как бригада резерва главного командования 1-го Белорусского фронта, была придана для поддержки одной из стрелковых дивизий в ходе ее наступления. Я в это время являлся командиром взвода разведки штаба 35-й гвардейской бригады, переведенный на эту должность по просьбе начальника разведки бригады гв. майора Федорова из 131-го гв. минометного полка, где я был командиром взвода управления.

Войска 1-го Белорусского фронта продвигались с боями и встречали на своем пути неослабевающее сопротивление фашистов. Немцы в отчаянии дрались за свою землю, используя малейшие естественные преграды, населенные пункты, делали дерзкие налеты авиацией, наши потери не уменьшались. Отступая, враг за собой разрушал мосты, минировал дороги, дома, устраивал и другие смертоносные сюрпризы. На отдельных рубежах, особенно на водных, на заранее хорошо подготовленных местах, они сдерживали наши части, завязывались упорные, но недолговременные бои, в новых прорывах наши части устремлялись лавиной вперед, не давая врагу опомниться и закрепиться. Немцы большие надежды возлагали на последний водный рубеж обороны, Одер.

Настроение у нас было приподнятое, мы чувствовали, что победа близка. Питались мы хорошо, готовили еду, в основном, из хороших немецких продуктов, да и так в наступлении всегда под рукой было сало, консервы, курятина, поросятина и так далее. Немецкое население, уходя из городов и деревень, оставляли свои дома с вещами и живностью. Было плохо для нашей армии тем, что свободно можно было достать любому выпивку – спирт, вино, самогон, не все могли устоять от этого соблазна. Много было случаев отравления спиртом-сырцом, а это разлагало армию. Были и у меня во взводе неприятные для меня случаи, когда отдельные солдаты (недисциплинированные) набирались этого зелья, как случай с рядовым (фамилию забыл). По национальности узбек или казах, ухитрился напиться и стал «хорохорить», а дело было на марше, мы ехали в грузовой автомашине под тентом. Пришлось силой самих солдат, моих разведчиков, утихомиривать этого разбушевавшегося вояку.

При вступлении на землю фашистской Германии командованием Советской армии в то время была развязана кампания пропаганды, агитации и настрой войск на враждебность и жестокость к немецкому солдату, как фашисту, так и мирному населению. Были такие призывы, как «отомсти немцу за наш народ», «убей немца», «нет пощады немцу», «выжги немецкую землю» и так далее. И действительно, наши солдаты и офицеры были настроены так жестоко и враждебно, что творили порой ничем не оправданные злодеяния ко всем невинным людям. Конечно, может быть, они действительно расквитывались с немцами за те деяния, которые они творили на нашей земле.

На подступах к Берлину были спущены директивы и приказы вышестоящего командования войскам. В них было требование лояльно относиться к мирному немецкому населению, строго пресекались грабежи и изнасилования. Эти требования, указанные в приказах, в войсках выполнялись.

К вечеру наш штаб бригады разместился вблизи одного селения, по всей вероятности, это было богатое поместье. Добротные кирпичные строения, скотные дворы, заводик по производству спирта (винокурня) и прочее. Март месяц, снег еще не весь стаял, и мы одеты по-зимнему. Разместились в уютных домиках, брошенных хозяевами-немцами на окраине поместья, и могли какое-то небольшое время отдохнуть. Мы с командиром взвода связи ст. лейтенантом Сергеем Виноградовым и двумя разведчиками с ведома начальника разведки майора Федорова направились в имение для уточнения обстановки, которая сложилась в районе размещения штаба бригады. Надвигалась вечерняя темнота, легкий мороз, настроение было приподнятое после хорошего обеда с выпивкой. На подходе к поместью слышались русские песни, где-то играли на баяне, часто встречалась шатающиеся офицеры, была, слышна и частая беспорядочная стрельба из личного оружия, чувствовалось, что дорвалась до спирта, разгулялась офицерская братья. Бесконтрольность, благоприятная обстановка, когда фронт продвинулся далеко вперед - все это настраивало расхлябанность солдат и офицеров. Мы выяснили, что в имении расположились передовые части одной из дивизий, большого начальства еще поблизости нет, и некому было утихомирить разгулявшихся офицеров. Зайдя в одно из кирпичных жилых зданий, мы очутилась в полуподвальном помещении, подобно большому залу, где стояли пять-шесть небрежно заправленных коек к большой стол, рядом просторная кутая. Нам представилась такая картина - за столом сидела небольшая компания из мужчин и женщин, поглощающих стоящее на столе в бутылках спиртное и горланящие песни, на отдельных кокках завалившись пьяные парочки, Стоял галдеж, песни, лилась из радиоприемника музыка, некоторые молодые женщины перепились так, что не могли с собой владеть, это были работницы поместья из русского и польского населения, согнанные для работы на помещика.
Во дворе мы увидели группу подвыпивших офицеров возбужденно, с ненавистью обсуждавших какой то вопрос, офицеры кричали в сторону стоявших перед ними трех человек. Как мы узнали, это был хозяин поместья с женой и дочерью, он был без ноги, на костылях , ногу потерял на войне, девочка, десяти лет, прижалась к матери. Пьяная группа офицеров требовала возмездия за злодеяния, которые фашисты творили на нашей земле. После недолгих возбужденных споров, офицеры решила расстрелять всех троих стоящих перед ними, отведя их в сторону, несколько офицеров добровольцев из личного своего оружия на глазах у всех расстреляли их. Было очень тяжело на душе после такой увиденной нами бессмысленной и жестокой сцены.
Так день за днем и ночами мы двигалась с колоннами пехоты, танков, артиллерии и другой техникой по малым и большим дорогам на запад, от такой лавины войск трудно было устоять фашистам. К вечеру наша колонна подошла к реке Друть отделявшей нас от польского городка Калиш. Немцы, пользуясь водной преградой, подходы к городу за рекой укрепили разветвленной сетью траншей. Река Друть, шириной пятьдесят метров, была покрыта тонким льдом. Стрелковая дивизия, которую поддерживала минометным огнем при наступлении наша минометная бригада, готовилась к форсированию этой реки. Понтоннный батальон готовил свои понтоны к развертыванию. Часто низко над нами пролетали наши штурмовики, обстреливая из своих пушек вражеские колонны, нанося фашистам большие потери. Большие затруднения в переправе наши войска испытывали из-за частых налетов пикирующих бомбардировщиков, а так же от интенсивных артналетов противника с противоположного берега. Превосходство в численности и интенсивном ведении огня нашей артиллерии над немцами сыграло решающую роль в переброске частей через реку. К концу дня чувствовалось, что противник стал слабо реагировать на скопление войск и форсирование реки. Причиной этому являлось то, что наши войска на других направлениях прорвала оборону, угрожали немцам их окружением, поэтому сравнительно легко была прорвана на нашем участке оборона немцев с преодолением водной преграды. Переехав на своей грузовой автомашине по понтонному мосту реку, я, ком. взвода связи ст. лейтенант Сергей Виноградов, техник по ремонту радиостанций лейтенант Ежик с группой разведчиков и связистов разместилась в одном из пустых домов на краю города. На берегу реки были видны траншеи немцев, из которых уже стрельбы не слышалось. К вечеру колонны советских войск, прогрохотав по улицам города, ушли вперед, а мне начальник штаба приказал ожидать одну отставшую от колонны автомашину штаба. Дожидаясь ее, мы решили воспользоваться передышкой, пообедать у, привести себя в порядок. Мы со старшим лейтенантом Виноградовым и лейтенантом Ежиком устроились па обед в одной из комнат, а сержант с солдатами в другой, им я разрешил перед обедом принять по сто грамм спиртного, так, чтобы быть в хорошем настроении. Стояла непривычная для нас тишина, не слышно ни стрельбы, ни разрывов. Но вот, в разгар нашего обеда мы с улицы услышали выстрелы и крики часового, бросив свой обед, все выбежали из дома, захватив свое оружие, и гранаты. Часовой, возбужденный от происшедшего, доложил, что со стороны траншей его обстреляли из автомата или винтовки, но к счастью в него не попали. Мы поняли, что в траншеях остатки отрезанной группировки немцев, которые хотят прорваться к своим частям, но для осуществления их цели мы для них являемся препятствием. Мы принимаем решение: выбить из траншей немцев, не дать им вырваться из западни, в которую они попали.

Определив, как действовать в данной сложной ситуации, чтобы вытеснить огнем своего оружия фашистов из траншей к реке, мы разделились на группы. Сержант Логинов со своей группой в три человека, я с другой, и старший лейтенант с третьей разбежались по ходам и переходам траншей и стали выбивать при помощи имеющегося у нас оружия из траншей немцев. Скрываясь в траншеях, они отстреливались из стрелкового оружия, оказывая сопротивление, завязался настоящий бой. Мы не предполагали, что имеем дело со значительной группой немцев. Свист пуль, автоматная трескотня, ружейная стрельба и взрывы гранат продолжались минут пятнадцать. Мы действовали с двух сторон и немцы могли отходить по траншеям, как мы и предполагали, только к реке. Расположение траншей было запутанное и ориентироваться по ним было сложно. Наш ориентир был река. Трудно описывать ход боя, каждая группа действовала самостоятельно, поддерживая друг друга. В одной из траншей, которая выходила в главную траншею переднего края, я потерял ориентировку и бдительность, решил приподняться из траншеи, чтобы осмотреть сверху расположение траншей и определить обстановку, как сразу чем-то меня ожгло. Я увидел, что в метрах двадцати из траншеи по мне в упор стрелял немец из автомата. Ив тот же момент, когда я еще не успел сообразить о случившемся, по этому немцу из-за моей спины кем-то была выпущена автоматная очередь и немец свалился в траншею. Это спас мне жизнь разведчик младший сержант Расказенко, который по траншее следовал за мной и вовремя увидел стрелявшего немца, тут же автоматная очередь сразила фашиста. Мне опять повезло, так как у немца затвор автомата был поставлен на одиночную стрельбу, а не на очередь. Только после боя я определил, что пуля из автомата прошла у меня под мышкой левой руки, не задев тело, прошила на мне одежду, сделав в ней дырку. Бой продолжался минут тридцать. Отдельные немцы, прижатые к реке, видя свое безвыходной положение, стали выскакивать из траншей, на берег реки, бросая свое оружие, поднимали руки, а один из них попытался бежать по льду реки, но провалился под лед и с трудом выбрался на берег, дрожа от холода или от страха. Стрельба из траншей продолжалась уже реже, но угроза прорыва немцев еще оставалась. Человек пять фрицев, что смогли выгнать из траншей, согнали в группу подальше от места боя и окружили. Мы все так были возбуждены под влиянием этого боя, а еще подогретые спиртным, стали осматривать фашистов, обнаружив у них спрятанные за спиной под поясом «парабэллы» (немецкие пистолеты) и посчитали, что немцы этим спрятанным оружием, могли в какой-то момент нас обстрелять. Наш лейтенант (мастер по ремонту радиостанции) в бою был ранен в плечо, все это усилило нашу ненависть к фашистам, и мы решили их расстрелять.
Был уже вечер, надо было что-то предпринимать, я дал своим разведчикам команду отойти от окруженной группы и открыть по ним огонь. Автоматные очереди огласили надвигавшуюся темноту, немцы, сраженные автоматными очередями, падали, слышны были крики и стоны, но у нас в то время не было к фашистам никакой жалости, мы видели в каждом немце ненавистного врага, которого надо уничтожать, неотразимое возмездие, таков был приказ.

Убедившись, что вся группа расстрелянных нами немцев лежит мертвой, мы не задерживаясь, покинули наше временное прибежище и на автомашине устремились догонять наши передовые часта, так и не дождавшись отставшую штабную машину. Со стороны реки из траншей все были слышны автоматные очереди и ружейная стрельба оставшейся еще там какой-то части немецкой группировки.

Вспоминая об этом эпизоде, я постоянно виню себя в бессмысленном, безжалостном расстреле этой группы немцев.

Двигаясь по еще замерзшим дорогам западной Польши, можно было видеть такие страшные картины, когда на дорогах валялась размятые танками и машинами тела людей, коней, коров, разбитые повозки, машины и. другой скарб. Нетрудно было догадаться, что это поспешно уходили колонны немецких беженцев в глубь своей территории от наступающих наших войск, но бронированные советские части, особенно танковые колонны, настигали беженцев и врезались в их массу, больше всего это происходило в ночное время, когда колонны беженцев двигались, прикрываясь темнотой от налета советской авиации.

В одном из населенных пунктов, в хорошем двух этажном доме кратковременно остановился передохнуть после продолжительного передвижения в наступлении войск командир нашей минометной бригады, находясь в непосредственном контакте с командиром того стрелкового соединения, которому бригада придана для огневой поддержки в наступлении. В командный пункт командира бригады входили отдельные работники служб и штаба бригады: адъютант ст. лейтенант Пушкин (ранее, до назначения меня ком, взвода разведки, эту должность занимал начальник разведки бригады майор Федоров), помощник начальника штаба майор Дьяконов, начальник связи с двумя радистами, ординарец, я - командир взвода разведки ст. лейтенант Мужиков с шестью разведчиками, вооруженными автоматами, карабинами, гранатами и даже ручным пулеметом. Этот командный пункт непосредственно постоянно поддерживал связь по радио или кабельно-проводному телефону с штабом и полками.

Командир бригады полковник Ушаков, впоследствии генерал, Герой Советского Союза, был без левой руки, которую потерял в первые дни войны. Командир бригады подчинялся только командующему артиллерией 1-го Белорусского фронта маршалу Казакову, так как 35-я гвардейская отдельная минометная бригада была резервом командования Фронта. У генерала Ушакова особенно была большая ненависть к немцам за потерянную руку, это можно было заключить из того, что, покидая после кратковременной остановки немецкий дом, он лично поджег в доме вещи, а от них загорелся весь дом.
Фашистские войска терпели большие потери и отходили за р. Одер, последний оборонительный рубеж Берлина. Шли в бой его последние резервы, а они пополнялись после тотальной мобилизации пожилыми людьми и даже детьми и подростками.

Несмотря на свое явное поражение, фашисты отчаянно сопротивлялись, мы часто попадали под их бомбежки и обстрелы. Вот, двигаясь через небольшой лесочек, неожиданно попали под бомбежку и обстрел "мессеров" (пикирующие немецкие самолеты). Остановив машины и рассредоточив их, мы разбежались по лесочку, подальше от машин. Каждый искал себе какое-нибудь укрытие, чтобы спастись от обстрела с самолетов, но поблизости укрытий не было. Я упал под дерево и крутился по земле вокруг него, заслоняясь стволом дерева от пулеметных трасс. Пули впивались в сосну и землю, от дерева летели щепки, но к счастью меня не задели. Я не помню, кто-то из нашей группы был ранен. Таким налетам авиации наша группа подвергалась на всем пути.

На одной из дорог, у населенного пункта, нам встретилась группа ребят лет по пятнадцать, одетых не по размеру для них в немецкую солдатскую форму, они испуганно смотрели на проходившие сов. войска с грозной техникой, многие из них держали свои винтовки вниз стволами и плакали. Ребята-солдаты не решались расходиться, были растеряны и подавлены. Подойдя к ним (один из нас говорил по-немецки) мы узнали, что они жители ближайших населенных пунктов, призваны в армию в этом месяце, некоторые из них бормотали, что Гитлеру капут. Взяв у этих вояк винтовки, мы приказали им разойтись по своим домам. Они с такой радостью на лице поплелись к своим населенным пунктам, смотреть на них в это время было очень жалко. И еще, у своего полуразрушенного дома стоял старик, не скрывая своих слез плакал и что-то кричал, из его слов можно было понять, что «Гитлеру капут». Он, видно, в душе проклинал Гитлера, который принес им вместо обещанного процветания горе и страдания.

Интервью и литературная обработка - Баир Иринчеев