В
памятный день ликованья с утра,
Девятого мая сорок пятого,
В землянке штабной с криком
«Ура!»
Весть о победе встретил с
комбатом.
Со дня на день полной
победы ждали:
Второго мая Берлин то
наши взяли!
Комбат Безуглый, дюжий хохол,
«был хватом,
Слуга царю, отец
солдатам...»
Утром вижу у него дама
в два обхвата!
За перегородкой на топчане из
брёвен
В эту ночь куда как и я был
доволен!
Как и у них, на таком же ложе в
прихожей
Дрыхнул...мне тоже по содатски
было гоже.
О моих связях в бригаде
комбат знал:
Состоял я в ЧМО
интендантской службы.
Достань! И пиши заявленье
на отпуск, сказал,
Подпишу у комполка на
митинге тут же!
Прод и вещсклады нашей бригады
В бывшем монастыре в Оптиной
пустыне.
Старшина Фомин с
утречка...встрече рады!
Тут как тут и Гришка
Скворцов из вещевого...
Москвич, выпить не дурак!
Нрава занозисто злого.
Почему и мне не махнуть с ними
с устали?..
Километра два лесом, прямиком,
Бежал как угорелый к
заветной цели.
У одной тётки у нас был притон,
Где мы к спирту сырцу доступ
имели.
У ней же был свободный вход
К одежде цивильной, от
новобранцев.
Она имела свой
интерес...доходные шанцы.
Домик её стоял у
монастырских ворот,
Тут же под навесом у башни
угловой
. Наш армейский этот склад
дармовой.
Дубль ключи у ней бери что
надо,
За что зелёный змий был нам в
награду!..
Прихожу к ней с тревожной душой,
Вдруг скажет:батюшки, ничегошеньки
нет.
Сердце забилось, когда
услышал:«Родной,
Что за вопрос! Во что?» Две
фляжки в ответ!
Радость на радость, в душе восторг!
Такая удача! Исполнен долг!
Веселись душа и тело – рад
комбат:
«Спасибо за службу! Ай да
солдат!»
Наискось с краснополосным
желдорбилетом
В поезд втиснулся в шесть часов
дня,
Не веря во всё это, честно
говоря!
От счастья колотило
ознобом меня!
На второй день, 10 мая, был
уже дома,
В своей «хижине дяди
Тома».
Как в сказке с хорошей
развязкой.
Нежданно, негаданно – победитель
явился!
За что от самого Сталинграда
отец бился.
Ликует теперь с братвой ошалелой
в Берлине!
Подумает ли он обо мне при этом?
Мирная жизнь для него
отныне
Гранью пройдёт между
мраком и светом.
Из котла кухни походной
кашу
«Разводящим» черпал с ароматной
тушёнкой...
Не понять немчуре русскую душу
нашу:
Фриценята, с ушедшей в пятки
душонкой,
Выползали к кухне из под
подвалов.
Ручонки тянулись робко, чуть что
– драпака...
«Ихь бин Тельман, Нитлер
капут!»
Льнут к отцу, как на шею
хомут...
И всё это под русские
песни, под гопака,
Под несмолкаемый
орудийный, ружейный салют!
Вот так советская армия махина
Голодных детишек
поверженного Берлина
Добрым сердцем солдата отца
кормила.
Там, в России, у самого семеро
по лавкам,
Им, детям победителей, ох! как
не сладко...
Дети то причём? Они за отцов не
в ответе!
Позади Сталинград, атака в
снежной мгле,
Т 34 с десантом
автоматчиков на броне!
Среди этих автоматчиков и
наш отец,
Сызмальства ловкий
деревенский кузнец.
За танками шла пехота в
наступленье...
И вот сержант татарин кричит в
исступленьи:
«Парфилов, пересядь!» Что
делать, боец:
«Есть!», да фатальный вышел
конец.
Знать, дьявол понукал на место
роковое
Сержанта. Мина угодила как раз в
него...
Прими, Аллах, метущую душу
его!
Отца же спасло Провиденье иль
что-то иное?
Восемь осколков в мягкие
ткани ног.
Из госпиталя отца, как
кузнеца, в артмастерскую.
До победы ещё много
трудных дорог...
И «должность» он освоил в
боях поварскую!
На походной кухне, с дымком, как
Емеля,
Катил он в логово фашистского
зверя!
Артмастера довольны – стряпня
его на ура!
Ах, не то!Суп гуща одна, –виновато
мямлил отец.
Дядь Саш, дак это даже самое
«то» – молодец!
Варил то, небось, не из
топора?!
Но отец считал себя Тюхой Матюхой
Даже похлёбка у него не та...
Но хлеб то он резал умело –
краюха
Хлеба для него с детства свята!
А Феня в тылу сетует:
«Что я жила?
Ничего не видала, нигде
не была.
Убирали трупы в войну –
была под Москвой.
Рвота одна, вороны...», причитала
она с тоской.
Купила однажды Феня в сельпо
лимоны,
Домашние стали есть, как едят
вообще помидоры?
Ничего подобного сроду баба не
знала,
Знала лишь то, что с огорода
снимала.
Пётр, муж её, гений
лексикона извечно русского,
Ох! и честил бедную Феню
словами гнусными:
«Куда, стерьва, смотрела,
чего купила...
Продавщиця – сука! за что деньги
слупила?!»
Горечь лимонной корки вкусил
Автор строк этих тоже.
В честь победы впервые
лимон купил
И кусать его начал как
грушу с кожей.
Не пойму никак – горечь, тьфу!,
а всё кусаю,
Со всех
сторон...Буфетчицу ругаю...
Это было в Мичуринске, при
пересадке
На камышинский поезд, в буфете
вокзальном.
Думаю, цитрус то должен быть
сладким?
Но бросил в урну, раздосадованный
буквально.
А вообще то пообедал в ресторане
славно!
Дома с дороги помылся в
чулане
(корыто, чугунок горячей
воды – и вся баня!).
На печку залез, пришедшим
сельчанам рассказываю,
Недозрелым, знать, лимоном
победу отпраздновал.
Сидела на скамейке одна тётка, съязвила,
В городе жила, разбиралась не
только в лимонах.
«Кто ж лимон с кожурой ест? нешто
горилла,
В зоопарке...» Пристыженно униженный
подумал я:
Эх, ефрейтор, даром
носишь погоны!
Тебе как никак
девятнадцать почти,
А ты лаптем хлебаешь, старче,
шти.
Полтора года армейского стажа!
Не беда, всё ещё впереди –
толкач муку покажет!
А пока не до антуража, тамбовскому
волку урок.
Да и не волк совсем неуклюжий
сурок.
Принародно мне стыдно
было признаться:
Серая шинель как раз к
лицу, куда деваться?
Когда же приехал из
отпуска в часть
И рассказал про этот
конфуз с лимоном,
Комбат надорвал живот, смеясь,
Запивая заморскую тушёнку
свекольным самогоном.
«На днях командировка предстоит
в Москву,
Соврал не соврал, привезу
десяток лимонов
Да килограммчика два
песку,
Чаю...Белого хлеба 5 6
батонов...
Чаепития ритуального урок
преподам,
А то ведь, Миша, с такой
репутацией срам!»
А видел ли я в глаза тогда дыню,
арбуз?
Нет, потому «скифы мы», друг мой
урус.
И как ни хорошо было дома,
Но быстрей бы вечер – томила
истома...
Подруга, что на прощанье
в 43 м кисет дарила,
Занозу давно уж в сердце
вонзила!
На другом конце жила, на
Кочерге.
Сарафанное радио донесло
уж ей весть обо мне.
И день был, как и вчерашний, полон
счастья!
Все мы под Богом, все в Его
власти!
Дело прошлое того не вернёшь, говорю
себе:
Не она Юлька больше была по
душе.
Но надежда юношей питает!
Слёз не роняю.
За отпуск и с ней, да и с
Зиной и с Тонькой
Встречи будут.Успевай
целовать только!
Любят взасос целоваться
девки – я их знаю.
Привезешь ребятам на зависть на
теле знаки!
Стыд и срам! И разврат, как
заправского гуляки...
На проводах Нина и на этот раз что-то
куралесила
Мать её ярлык зятька давно уж на
меня навесила.
Те дни были самыми
счастливыми, братцы!
А сколько их было всех в
жизни таких?
У того Джона Гопкинса
было шестнадцать,
Из девяноста прожитых
лет? Видно, не простых?!
Жил то он в богатой стране, при
капитализме.
Где же счастье твоё, Джон, в
богатстве ли?
Грёб под себя, как крот? Деньги
с ума свели?
А я шестьдесят шесть прожил при
социализме
И тринадцать– не поймёшь, в
каком то «изме»?
Жил и живу не тужу в
бедной, но милой отчизне!
Уверен в одном:счастливых
дней было больше!
Но и не так уж, как тот
пан в Польше.
Моё credo: добра всё же больше, чем
зла!
Дьявольским искушениям показывал
фигу!
«Жизнь прекрасна и удивительна!»
Да!
Дурное настроение? – возьмите
книгу...
В блокадном Ленинграде
духовной пищей,
Пусть самую малость, но
утоляли голод.
В наше то время книга –
силище!
Читайте! Читайте все –
стар и молод!
Вот Виктор Астафьев, сирота
беспризорный,
Читал без передыха всё, что
встречалось взору!
В детдоме, среди горемычных и
сирых,
Из за книг даже дрался, воровал
их!
А в детдоме, кто не знает,
такие блатяги,
Не подросши до кондиции в
этой гавани,
Уже в шестнадцать – в
свободное плаванье!
В бурный поток на утлой
ладье чаще в тюрягу.
Виктору это не грозило
нисколько
Его ладья на житейской
волне держалась стойко!
«День Победы порохом пропах,
Это праздник с сединою на
висках...»
Чего мы добились? Славы в
анналах Истории?
Всего то? После Наполеона ещё
одной Виктории?
Торжества тут такие – не весть
какие.
Побеждённые гоголи, а мы всё
ещё хмельные...
«День Победы, порохом
пропах,
Это праздник со слезами
на глазах...»
***
Добавить
в избранное
: