• Ч А С Т Ь 1-я.
• Ч А С Т Ь 2-я. (Тамара) 12
• «ЛГ», сент.2004. «ВСЕВЕДЕНЬЕ ПРОРОКА». 33

          Д Е М О Н 

(М.Ю.Лермонтов)       

                 1              

    Печальный Демон, дух изгнанья,

    Летал над грешною землёй,

    И лучших дней воспоминанья

    Пред ним теснилися толпой;

    Тех дней, когда в жилище света

    Блистал он, чистый херувим,

    Когда бегущая комета

    Улыбкой ласковой привета

    Любила поменяться с ним.

    Когда сквозь вечные туманы,

    Познанья жадный, он следил

    Кочующие караваны

    В пространстве брошенных светил;

    Когда он верил и любил,

    Счастливый первенец творенья!

    Не знал ни злобы, ни сомненья,

    И не грозил уму его

    Веков бесплодных ряд унылый...

    И много, много...и всего

    Припомнить не имел он силы!

            2             

    Давно отверженный блуждал

    В пустыне мира без приюта:

    Вослед за веком век бежал,

    Как за минутою минута,

    Однообразной чередой.

    Ничтожной властвуя землёй,

    Он сеял зло без наслажденья.

    Нигде искусству своему

    Он не встречал сопротивленья -

    И зло наскучило ему.

            3           

    И над вершинами Кавказа

    Изгнанник рая пролетал:

    Под ним Казбек, как грань алмаза,

    Снегами вечными сиял,

    И, глубоко внизу чернея,

    Как трещина, жилище змея,

    Вился излучистый Дарьял,

    И Терек, прыгая как львица

    С косматой гривой на хребте,

    Ревел, - и горный зверь и птица,

    Кружась в лазурной высоте,

    Глаголу вод его внимали,

    И золотые облака

    Из южных стран, издалека

    Его на север провожали;

    И скалы тесною толпой,

    Таинственной дремоты полны,

    Над ним склонялись головой,

    Следя мелькающие волны;

    И башни замков на скалах

    Смотрели грозно сквозь туманы -

    У врат Кавказа на часах

    Сторожевые великаны!

    И дик, и чуден был вокруг

    Весь Божий мир;но гордый дух

    Презрительным окинул оком

    Творенья Бога своего,

    И на челе его высоком

    Не отразилось ничего.

           4            

    И перед ним иной картины

    Красы живые расцвели:

    Роскошной Грузии долины

    Ковром раскинулись вдали;

    Чудесный, пышный край земли!

    Столпообразные раины,

    Звонко бегущие ручьи

    По дну из камней разноцветных,

    И кущи роз, где соловьи

    Поют красавиц, безответных

    На сладкий голос их любви;

    Чинар развесистые сени,

    Густым венчанные плющом,

    Пещеры, где палящим днём

    Таятся робкие олени;

    И блеск, и жизнь, и шум листов,

    Стозвучный говор голосов,

    Дыханье тысячи растений!

    И полдня сладострастный зной,

    И ароматною росой

    Всегда увлаженные ночи,

    И звёзды яркие, как очи,

    Как взор грузинки молодой!..

    Но, кроме зависти холодной,

    Природы блеск не возбудил

    В душе изгнанника бесплодной

    Ни новых чувств, ни новых сил;

    И всё, что пред собой он видел,

    Он презирал иль ненавидел.

            5           

    Высокий дом, широкий двор

    Седой Гудал себе построил...

    Трудов и слёз он много стоил

    Рабам, послушным с давних пор.

    С утра на скат соседних гор

    От стен его ложатся тени.

    В скале нарублены ступени;

    Они от башни угловой

    Ведут к реке, по ним, мелькая,

    Покрыта белою чадрой,

    Княжна Тамара молодая

    К Арагве ходит за водой.

          6            

    Всегда безмолвно на долины

    Смотрел с утёса мрачный дом,

    Но пир большой сегодня в нём -

    Звучит зурна и льются вины -

    Гудал сосватал дочь свою,

    На пир он созвал всю семью.

    На кровле, устланной коврами,

    Сидит невеста меж подруг:

    Средь игр и песен их досуг

    Проходит.Дальними горами

    Уж спрятан солнца полукруг;

    В ладони мерно ударяя,

    Они поют – и бубен свой

    Берёт невеста молодая.

    И вот она, одной рукой,

    Держа его над головой,

    То вдруг помчится легче птицы,

    То остановится, - глядит,

    И влажный взор её блестит

    Из-под завистливой ресницы;

    То чёрной бровью поведет,

    То вдруг наклонится немножко,

    И по ковру скользит, плывёт

    Её божественная ножка;

    И улыбается она,

    Веселья детского полна!

    Но луч луны, по влаге зыбкой,

    Слегка играющий порой,

    Едва ль сравнится с той улыбкой,

    Как жизнь, как молодость, живой.

           7             

    Клянусь полночною звездой,

    Лучом заката и востока,

    Властитель Персии златой

    И ни единый царь земной

    Не целовал такого ока;

    Гарема брызжущий фонтан

    Ни разу жаркою порою

    Своей жемчужною росою

    Не омывал подобный стан!

    Ещё ничья рука земная,

    По милому челу блуждая,

    Таких волос не расплела;

    С тех пор как мир лишился рая,

    Клянусь, красавица такая

    Под солнцем юга не цвела.

         8             

    В последний раз она плясала.

    Увы! Заутра ожидала

    Её, наследницу Гудала,

    Свободы резвую дитя,

    Судьба печальная рабыни,

    Отчизна, чуждая поныне,

    И незнакомая семья.

    И часто тайное сомненье

    Темнило светлые черты;

    И были все её движенья

    Так стройны, полны выраженья,

    Так полны милой простоты,

    Что если б Демон, пролетая,

    В то время на неё взглянул,

    То, прежних братий вспоминая,

    Он отвернулся б - и вздохнул...

          9           

    И Демон видел. На мгновенье

    Неизъяснимое волненье

    В себе почувствовал он вдруг.

    Немой души его пустыню

    Наполнил благодатный звук -

    И вновь постигнул он святыню

    Любви, добра и красоты!..

    И долго сладостной картиной

    Он любовался – и мечты

    О счастье прежнем цепью длинной,

    Как будто за звездой звезда,

    Пред ним катилися тогда.

    Прикованный незримой силой,

    Он с новой грустью стал знаком;

    В нём чувство вдруг заговорило

    Родным когда-то языком.

    То был ли признак возрожденья?

    Он слов коварных искушенья

    Найти в уме своём не мог...

    Забыть?- забвенья не дал Бог;

    Да он и не взял бы забвенья!..

         10             

    Измучив доброго коня,

    На брачный пир к закату дня

    Спешил жених нетерпеливый.

    Арагвы светлой он счастливо

    Достиг зелёных берегов.

    Под тяжкой ношею даров,

    Едва, едва переступая,

    За ним верблюдов длинный ряд

    Дорогой тянется, мелькая:

    Их колокольчики звенят.

    Он сам, властитель Синодала,

    Ведёт богатый караван.

    Ремнём затянут ловкий стан;

    Оправа сабли и кинжала

    Блестит на солнце;за спиной

    Ружьё с насечкой нарезной.

    Играет ветер рукавами

    Его чухи, - кругом она

    Вся галуном обложена.

    Цветными вышито шелками

    Его седло;узда с кистями;

    Под ним весь в мыле конь лихой,

    Бесценной масти, золотой.

    Питомец резвый Карабаха

    Прядёт ушьми и, полный страха,

    Храпя косится с крутизны

    На пену скачущей волны.

    Опасен, узок путь прибрежный!

    Утёсы с правой стороны,

    Налево глубь реки мятежной.

    Уж поздно.На вершине снежной

    Румянец гаснет;встал туман...

    Прибавил шагу караван.

         11             

    И вот часовня на дороге...

    Тут с давних пор почиет в боге

    Какой-то князь, теперь святой,

    Убитый мстительной рукой.

    С тех пор на праздник иль на битву,

    Куда бы путник не спешил,

    Всегда усердную молитву

    Он у часовни приносил;

    И та молитва сберегала

    От мусульманского кинжала.

    Но презрел удалой жених

    Обычай прадедов своих.

    Его коварною мечтою

    Лукавый Демон возмущал:

    Он в мыслях, под ночною тьмою

    Уста невесты целовал...

    Вдруг впереди мелькнули двое,

    И больше...выстрел!- что такое?..

    Привстав на звонких стременах,

    Надвинув на брови папах,

    Отважный князь не молвил слова;

    В руке сверкнул турецкий ствол,

    Нагайка щёлк - и как орел

    Он кинулся...и выстрел снова!

    И дикий крик и стон глухой

    Раздались в глубине долины -

    Недолго продолжался бой:

    Бежали робкие грузины!

         12           

    Затихло всё; теснясь толпой,

    На трупы всадников порой

    Верблюды с ужасом глядели;

    И глухо в тишине степной

    Их колокольчики звенели.

    Разграблен пышный караван;

    И над телами христиан

    Чертит круги ночная птица!

    Не ждёт их мирная гробница

    Под слоем монастырских плит,

    Где прах отцов их был зарыт;

    Не придут сёстры с матерями,

    Покрыты длинными чадрами,

    С тоской, рыданьем и мольбами,

    На гроб их из далёких мест!

    Зато усердною рукою,

    Здесь у дороги, над скалою

    На память водрузится крест;

    И плющ, разросшийся весною,

    Его, ласкаясь, обовьёт

    Своею сеткой изумрудной;

    И, своротив с дороги трудной,

    Не раз усталый пешеход

    Под Божьей тенью отдохнёт...

         13            

    Несётся конь быстрее лани,

    Храпит и рвётся будто к брани;

    То вдруг осадит на скаку,

    Прислушается к ветерку,

    Широко ноздри раздувая...

    То разом в землю ударяя

    Шипами звонкими копыт,

    Взмахнув растрёпанною гривой,

    Вперёд без памяти летит.

    На нём есть всадник молчаливый!

    Он бьётся на седле порой,

    Припав на гриву головой.

    Уж он не правит поводами,

    Задвинул ноги в стремена,

    И кровь широкими струями

    На чепраке его видна...

    Скакун лихой, ты господина

    Из боя вынес, как стрела,

    Но злая пуля осетина

    Его во мраке догнала!

        14         

    В семье Гудала плач и стоны,

    Толпится на дворе народ:

    Чей конь примчался запалённый

    И пал на камни у ворот?

    Кто этот всадник бездыханный?

    Хранили след тревоги бранной

    Морщины смуглого чела.

    В крови оружие и платье;

    В последнем бешенном пожатье

    Рука на гриве замерла.

    Недолго жениха младого,

    Невеста, взор твой ожидал:

    Сдержал он княжеское слово,

    На брачный пир он прискакал...

    Увы! но никогда уж снова

    Не сядет на коня лихого!..

        15             

    На беззаботную семью,

    Как гром, слетела Божья кара!

    Упала на постель свою,

    Рыдает бедная Тамара.

    Слеза катится за слезой,

    Грудь высоко и трудно дышит;

    И вот она как будто слышит

    Волшебный голос над собой:

    «Не плачь, дитя! Не плачь напрасно!

    Твоя слеза на труп безгласный

    Живой росой не упадёт,

    Она лишь взор туманит ясный,

    Ланиты девственные жжёт!

    Он далеко, он не узнает,

    Не оценит тоски твоей,

    Небесный свет теперь ласкает

    Бесплотный взор его очей;

    Он слышит райские напевы...

    Что жизни мелочные сны,

    И стон, и слёзы бедной девы

    Для гостя райской стороны?

    Нет, жребий смертного творенья,

    Поверь мне, ангел мой земной,

    Не стоит одного мгновенья

    Твоей печали дорогой!

    На воздушном океане,

    Без руля и без ветрил,

    Тихо плавают в тумане

    Хоры стройные светил;

    Средь полей необозримых

    В небе ходят без следа

    Облаков неуловимых

    Волокнистые стада.

    Час разлуки, час свиданья -

    Им ни радость, ни печаль;

    Им в грядущем нет желанья

    И прошедшего не жаль.

    В день томительный несчастья

    Ты о них лишь вспомяни;

    Будь к земному без участья

    И беспечна, как они!

    Лишь только ночь своим покровом

    Верхи Кавказа осенит,

    Лишь только мир, волшебным словом

    Заворожённый, замолчит;

    Лишь только ветер над скалою

    Увядшей шевельнёт травою,

    И птичка, спрятанная в ней,

    Порхнёт во мраке веселей;

    И под лозою виноградной,

    Росу небес глотая жадно,

    Цветок распустится ночной;

    Лишь только месяц золотой

    Из-за горы тихонько встанет

    И на тебя украдкой взглянет, -

    К тебе я стану прилетать;

    Гостить я буду до денницы

    И на шелковые ресницы

    Сны золотые навевать...»

          16            

    Слова умолкли в отдаленье,

    Вослед за звуком умер звук.

    Она, вскочив, глядит вокруг...

    Невыразимое смятенье

    В её груди: печаль, испуг,

    Восторга пыл – ничто в сравненье,

    Все чувства в ней кипели вдруг;

    Душа рвала свои оковы,

    Огонь по жилам пробегал,

    И этот голос чудно-новый,

    Ей мнилось, всё ещё звучал.

    И перед утром сон желанный

    Глаза усталые смежил;

    Но мысль её он возмутил

    Мечтой пророческой и странной.

    Пришлец туманный и немой,

    Красой блистая неземной,

    К её склонился изголовью;

    И взор его с такой любовью,

    Так грустно на неё смотрел,

    Как будто он об ней жалел.

    То не был ангел небожитель,

    Её божественный хранитель;

    Венец из радужных лучей

    Не украшал его кудрей.

    То не был ада дух ужасный,

    Порочный мученик – о нет!

    Он был похож на вечер ясный:

    Ни день, ни ночь – ни мрак, ни свет!..

      Ч А С Т Ь 2-я. (Тамара)        

          1          

    Отец, отец, оставь угрозы,

    Свою Тамару не брани;

    Я плачу:видишь эти слёзы,

    Уже не первые они.

    Напрасно женихи толпою

    Спешат сюда из дальних мест...

    Немало в Грузии невест;

    А мне не быть ничьей женою!..

    О, не брани, отец, меня.

    Ты сам заметил:день от дня

    Я вяну, жертва злой отравы!

    Меня терзает дух лукавый

    Неотразимою мечтой;

    Я гибну, сжалься надо мной!

    Отдай в священную обитель

    Дочь безрассудную свою,

    Там защитит меня Спаситель,

    Пред ним тоску мою пролью.

    На свете нет уж мне веселья...

    Святыни миром осеня,

    Пусть примет сумрачная келья,

    Как гроб, заранее меня...»

            2            

    И в монастырь уединенный

    Её родные отвезли

    И власяницею смиренной

    Грудь молодую облекли.

    Но и в монашеской одежде,

    Как под узорною парчёй,

    Всё беззаконною мечтой

    В ней сердце билося, как прежде.

    Пред алтарём, при блеске свеч,

    В часы торжественного пенья,

    Знакомая, среди моленья,

    Ей часто слышалася речь.

    Под сводом сумрачного храма

    Знакомый образ иногда

    Скользил без звука и следа

    В тумане лёгком фимиама;

    Сиял он тихо, как звезда;

    Манил и звал он...но – куда?..

            3           

    В прохладе меж двумя холмами

    Таился монастырь святой.

    Чинар и тополей рядами

    Он окружён был - и порой,

    Когда ложилась ночь в ущелье,

    Сквозь них мелькала, в окнах кельи,

    Лампада грешницы младой.

    Кругом в тени дерев миндальных,

    Где ряд стоит крестов печальных,

    Безмолвных сторожей гробниц,

    Спевались хоры лёгких птиц.

    По камням прыгали, шумели

    Ключи студённою волной,

    И под нависшею скалой,

    Сливаясь дружески в ущелье,

    Катились дальше меж кустов,

    Покрытых инеем цветов.

           4               

    На север видны были горы.

    При блеске утренней Авроры,

    Когда синеющий дымок

    Курится в глубине долины,

    И обращаясь на восток,

    Зовут к молитве муэцины,    (=муэдзины???)

    И звучный колокола глас

    Дрожит, обитель пробуждая,

    В торжественный и мирный час,

    Когда грузинка молодая

    С кувшином длинным за водой

    С горы спускается крутой,

    Вершины цепи снеговой

    Светло-лиловою стеной

    На чистом небе рисовались,

    И в час заката одевались

    Они румяной пеленой;

    И между них, прорезав тучи,

    Стоял всех выше головой

    Казбек, Кавказа царь могучий,

    В чалме и ризе парчевой.

           5            

    Но полно думою преступной,

    Тамары сердце недоступно

    Восторгам чистым.Перед ней

    Весь мир одет угрюмой тенью;

    И всё ей в нём предлог мученью -

    И утра луч, и мрак ночей.

    Бывало, только ночи сонной

    Прохлада землю обоймёт,

    Перед божественной иконой

    Она в безумье упадёт

    И плачет;и в ночном молчанье

    Её тяжёлое рыданье

    Тревожит путника вниманье:

    И мыслит он: «То горный дух

    Прикованный к пещере стонет!»

    И чуткий напрягая слух,

    Коня измученного гонит...

           6              

    Тоской и трепетом полна,

    Тамара часто у окна

    Сидит в раздумье одиноком

    И смотрит вдаль прилежным оком,

    И целый день, вздыхая, ждёт...

    Ей кто-то шепчет:он придёт!

    Недаром сны её ласкали,

    Недаром он являлся ей

    С глазами полными печали

    И чудной нежностью речей.

    Уж много дней она томится,

    Сама не зная почему,

    Святым захочет ли молиться,

    А сердце молится ему.

    Утомлена борьбой всегдашней,

    Склонится ли на ложе сна:

    Подушка жжёт, ей душно, страшно,

    И вся, вскочив, дрожит она.

    Пылают грудь её и плечи,

    Нет сил дышать, туман в очах,

    Объятья жадно ищут встречи,

    Лобзанья тают на устах...

          7          

    Вечерней мглы покров воздушный

    Уж холмы Грузии одёл,

    Привычке сладостной послушной,

    В обитель Демон прилетел.

    Но долго, долго он не смел

    Святыню мирного приюта

    Нарушить.И была минута,

    Когда казался он готов

    Оставить умысел жестокой.

    Задумчив, у стены высокой

    Он бродит, от его шагов

    Без ветра лист в тени трепещет,

    Он поднял взор:её окно

    Озарено, лампадой блещет;

    Кого-то ждёт она давно!

    И вот средь общего молчанья

    Чингура стройное бряцанье    (=чингара???)

    И звуки песни раздались;

    И звуки те лились, лились,

    Как слёзы, мерно друг за другом;

    И эта песнь была нежна,

    Как будто для земли она

    Была на небе сложена!

    Не ангел ли с забытым другом

    Вновь повидаться захотел,

    Сюда украдкою слетел

    И о былом ему пропел,

    Чтоб усладить его мученье?..

    Тоску любви, её волненье

    Постигнул Демон в первый раз;

    Он хочет в страхе удалиться...

    Его крыло не шевелится!

    И, чудо! из померкших глаз

    Слеза тяжёлая катится...

    Поныне возле кельи той

    Насквозь прожжённый виден камень

    Слезою жаркою, как пламень,

    Нечеловеческой слезой!..

          8          

    И входит он, любить готовый,

    С душой, открытой для добра,

    И мыслит он, что жизни новой

    Пришла желанная пора.

    Неясный трепет ожиданья,

    Страх неизвестности немой,

    Как будто в первое свиданье

    Спознались с гордою душой.

    То было злое предвещанье!

    Он входит, смотрит – перед ним

    Посланник рая, херувим,

    Хранитель грешницы прекрасной,

    Стоит с блистающим челом,

    И от врага с улыбкой ясной

    Приосенил её крылом;

    И луч божественного света

    Вдруг ослепил нечистый взор,

    И вместо сладкого привета

    Раздался тягостный укор:

        9             

    «Дух беспокойный, дух порочный,

    Кто звал тебя во тьме полночной,

    Твоих поклонников здесь нет,

    Зло не дышало здесь поныне;

    К моей любви, к моей святыне

    Не пролагай преступный след.

    Кто звал тебя?» Ему в ответ

    Злой дух коварно усмехнулся,

    Зарделся ревностию взгляд,

    И вновь в душе его проснулся

    Старинной ненависти яд.

    «Она моя! – сказал он грозно, -

    Оставь её, она моя!

    Явился ты, защитник, поздно,

    И ей, как мне, ты не судья.

    На сердце, полное гордыни,

    Я наложил печать мою,

    Здесь больше нет твоей святыни,

    Здесь я владею и люблю!»

    И Ангел грустными очами

    На жертву бедную взглянул

    И медленно, взмахнув крылами,

    В эфире неба потонул.

          10           

   Т а м а р а: О! кто ты? речь твоя опасна!

    Тебя послал мне ад иль рай?

    Чего ты хочешь?..

   Д е м о н: Ты прекрасна!

   Т а м а р а: Но молви, кто ты? отвечай...

   Д е м о н: Я тот, которому внимала

    Ты в полуночной тишине,

    Чья мысль душе твоей шептала,

    Чью грусть ты смутно отгадала,    (???)

    Чей образ видела во сне.

    Я тот, чей взор надежду губит,

    Я тот, кого никто не любит;

    Я бич рабов моих земных,

    Я царь познанья и свободы,

    Я враг небес, я зло природы,

    И, видишь, - я у ног твоих!

    Тебе принёс я в умиленье

    Молитву тихую любви,

    Земное первое мученье

    И слёзы первые мои.

    О! выслушай – из сожаленья!

    Меня к добру и небесам

    Ты возвратить могла бы словом,

    Твоей любви святым покровом

    Одетый, я предстал бы там,

    Как новый ангел в блеске новом;

    О! только выслушай, молю, -

    Я раб твой, - я тебя люблю!

    Лишь только я тебя увидел

    И тайно вдруг возненавидел

    Бессмертие и власть мою.

    Я позавидовал невольно

    Неполной радости земной,

    Не жить, как ты, мне стало больно,

    И страшно – розно жить с тобой.

    В бескровном сердце луч нежданный

    Опять затеплился живей,

    И грусть на дне старинной раны

    Зашевелилася, как змей.

    Что без тебя мне эта вечность?

    Моих владений бесконечность?

    Пустые звучные слова,

    Обширный храм – без божества!

   Тамара: Оставь меня, о дух лукавый!

    Молчи, не верю я врагу.

    Творец...увы! я не могу

    Молиться...гибельной отравой

    Мой ум слабеющий объят!

    Послушай, ты меня погубишь;

    Твои слова – огонь и яд...

    Скажи, зачем меня ты любишь?

   Демон: Зачем, красавица? Увы,

    Не знаю!..Полон жизни новой,

    С моей преступной головы

    Я гордо снял венец терновый

    И всё былое бросил в прах:

    Мой рай, мой ад в твоих очах.

    Люблю тебя нездешней страстью,

    Как полюбить не можешь ты:

    Всем упоением, всей властью

    Бессмертной мысли и мечты.

    В душе моей, с начала мира,

    Твой образ был напечатлён,

    Передо мной носился он

    В пустынях вечного эфира.

    Давно тревожа мысль мою,

    Мне имя сладкое звучало;

    Во дни блаженства мне в раю

    Одной тебя недоставало.

    О! если б ты могла понять,

    Какое горькое томленье

    Всю жизнь, века без разделенья

    И наслаждаться и страдать,

    За зло похвал не ожидать,

    Ни за добро вознагражденья;

    Жить для себя, скучать собой,

    И этой вечною борьбой!

    Без торжества, без примиренья!

    Всегда жалеть и не желать,

    Всё знать, всё чувствовать, всё видеть,

    Стараться всё возненавидеть

    И всё на свете презирать!..

    Лишь только божие проклятье

    Исполнилось, с того же дня

    Природы жаркие объятья

    Навек остыли для меня;

    Синело предо мной пространство;

    Я видел брачное убранство

    Светил, знакомых мне давно...

    Они текли в венцах из злата;

    Но что же? прежнего собрата

    Не узнавало ни одно.

    Изгнанников, себе подобных,

    Я звать в отчаянии стал,

    Но слов и лиц и взоров злобных,

    Увы! я сам не узнавал.

    И в страхе я, взмахнув крылами,

    Помчался – но куда? зачем?

    Не знаю...прежними друзьями

    Я был отвергнут; как Эдем,

    Мир для меня стал глух и нем.

    По вольной прихоти теченья

    Так поврежденная ладья

    Без парусов и без руля

    Плывёт, не зная назначенья;

    Так ранней утренней порой

    Отрывок тучи громовой,

    В лазурной вышине чернея,

    Один, нигде пристать не смея,

    Летит без цели и следа,

    Бог весть откуда и куда!

    И я людьми недолго правил,

    Греху недолго их учил,

    Всё благородное бесславил

    И всё прекрасное хулил;

    Недолго...пламень чистой веры

    Легко навек я залил в них...

    А стоили ль трудов моих

    Одни глупцы да лицемеры?

    И скрылся я в ущельях гор,

    И стал бродить, как метеор,

    Во мраке полночи глубокой...

    И мчался путник одинокой,

    Обманут близким огоньком;

    И в бездну падая с конём,

    Напрасно звал – и след кровавый

    За ним вился по крутизне...

    Но злобы мрачные забавы

    Недолго нравилися мне!

    В борьбе с могучим ураганом,

    Как часто, подымая прах,

    Одетый молньей и туманом,

    Я шумно мчался в облаках.

    Чтобы в толпе стихий мятежной

    Сердечный ропот заглушить,

    Спастись от думы неизбежной

    И незабвенное забыть!

    Что повесть тягостных лишений,

    Трудов и бед толпы людской

    Грядущих, прошлых поколений,

    Перед минутою одной

    Моих непризнанных мучений?

    Что люди? что их жизнь и труд?

    Они прошли, они пройдут...

    Надежда есть – ждёт правый суд!

    Простить он может, хоть осудит!

    Моя ж печаль бессменно тут,

    И ей конца.как мне, не будет;

    И не вздремнуть в могиле ей!

    Она то ластится, как змей,

    То жжёт и плещет будто пламень,

    То давит грудь мою, как камень -

    Надежд погибших и страстей

    Несокрушимый мавзолей!..

   Тамара: Зачем мне знать твои печали,

    Зачем ты жалуешься мне?

    Ты согрешил...

   Демон:  Против тебя ли?

   Тамара: Нас могут слышать!..

   Демон:  Мы одне.

   Тамара: А Бог?

   Демон:  На нас не кинет взгляда:

         Он занят небом, не землёй!

   Тамара: А наказанье, муки ада?

   Демон:  Так что ж? Ты будешь там со мной!

   Тамара:

    Кто б ни был ты, мой друг случайный, -

    Покой навеки погубя,

    Невольно я с отрадой тайной,

    Страдалец, слушаю тебя.

    Но если речь твоя лукава,

    Но если ты, обман тая...

    О! Пощади! Какая слава?

    На что душа тебе моя?

    Ужели небу я дороже

    Всех не замеченных тобой?

    Они, увы! прекрасны тоже;

    Как здесь, их девственное ложе

    Не смято смертною рукой...

    Нет!дай мне клятву роковую...

    Скажи, - ты видишь:я тоскую,

    Ты видишь женские мечты!

    Невольно страх в душе ласкаешь...

    Но ты всё понял, ты всё знаешь -

    И сжалишься, конечно, ты!

    Клянися мне...от злых стяжаний

    Отречься ныне дай обет.

    Ужель ни клятв, ни обещаний

    Ненарушимых больше нет?..

   Демон: Клянусь я первым днём творенья,

    Клянусь его последним днём,

    Клянусь позором преступленья

    И вечной правды торжеством.

    Клянусь паденья горькой мукой,

    Победы краткою мечтой,

    Клянусь свиданием с тобой

    И вновь грозящею разлукой.

    Клянуся сонмищем духов,

    Судьбою братий мне подвластных,

    Мечами ангелов бесстрастных,

    Моих недремлющих  в р а г о в;

    Клянуся небом я и адом,

    Земной святыней и тобой,

    Клянусь твоим последним взглядом,

    Твоею первою слезой,

    Незлобных уст твоих дыханьем,

    Волною шёлковых кудрей,

    Клянусь блаженством и страданьем,

    Клянусь любовию моей.

    Я отрекся от старой мести,

    Я отрекся от гордых дум,

    Отныне яд коварной лести

    Ничей уж не встревожит ум;

    Хочу я с небом примириться,

    Хочу любить, хочу молиться,

    Хочу я веровать добру.

    Слезой раскаянья сотру

    Я на челе, тебя достойном,

    Следы небесного огня -

    И мир в неведеньи спокойном

    Пусть доцветает без меня!

    О! верь мне:я один поныне

    Тебя постиг и оценил:

    Избрав тебя моей святыней,

    Я власть у ног твоих сложил.

    Твоей любви я жду, как дара,

    И вечность дам тебе за миг;

    В любви, как в злобе, верь, Тамара,

    Я неизменен и велик.

    Тебя я, вольный сын эфира,

    Возьму в надзвёздные края,

    И будешь ты царицей мира,

    Подруга первая моя;

    Без сожаленья, без участья

    Смотреть на землю станешь ты,

    Где нет ни истинного счастья,

    Ни долговечной красоты;

    Где преступленья лишь да казни,

    Где страсти мелкой только жить,

    Где не умеют без боязни

    Ни ненавидеть, ни любить.

    Иль ты не знаешь, что такое

    Людей минутная любовь?

    Волненье крови молодое, -

    Но дни бегут и стынет кровь!

    Кто устоит против разлуки,

    Соблазна новой красоты,

    Против усталости и скуки

    И своенравия мечты?

    Нет! не тебе, моей подруге,

    Узнай, назначено судьбой

    Увянуть молча в тесном круге

    Ревнивой грубости рабой,

    Средь малодушных и холодных,

    Друзей притворных и врагов,

    Боязней и надежд бесплодных,

    Пустых и тягостных трудов!

    Печально за стеной высокой

    Ты не угаснешь без страстей

    Среди молитв, равно далёко

    От божества и от людей.

    О нет, прекрасное созданье,

    К иному ты присуждена:

    Тебя иное ждёт страданье,

    Иных восторгов глубина;

    Оставь же прежние желанья

    И жалкий свет его судьбе,

    Пучину гордого познанья

    Взамен открою я тебе.

    Толпу духов моих служебных

    Я приведу к твоим стопам;

    Прислужниц, лёгких и волшебных,

    Тебе, красавица, я дам;

    И для тебя с звезды восточной

    Сорву венец я золотой,

    Возьму с цветов росы полночной,

    Его усыплю той росой;

    Лучом румяного заката,

    Как лентой, стан твой обовью,

    Дыханьем чистым аромата

    Окрестный воздух напою;

    Всечасно дивною игрою

    Твой слух лелеять буду я;

    Чертоги пышные построю

    Из бирюзы и янтаря;

    Я опущусь на дно морское,

    Я полечу за облака,

    Я дам тебе всё, всё земное –

    Люби меня!..

           11             

    И он слегка

    Коснулся жаркими устами

    Её трепещущим губам;

    Соблазна полными речами

    Он отвечал её мольбам.

    Могучий взор смотрел ей в очи!

    Он жёг её. Во мраке ночи

    Над нею прямо он сверкал,

    Неотразимый, как кинжал.

    Увы! злой дух торжествовал!

    Смертельный яд его лобзанья

    Мгновенно в грудь её проник.

    Мучительный, ужасный крик

    Ночное возмутил молчанье.

    В нём было всё:любовь, страданье,

    Упрёк с последнею мольбой

    И безнадёжное прощанье -

    Прощанье с жизнью молодой.

         12               

    В то время сторож полуночный,

    Один вокруг стены крутой,

    Свершая тихо путь урочный,

    Бродил с чугунною доской.

    И возле кельи девы юной

    Он шаг свой мерный укротил

    И руку над доской чугунной,

    Смутясь душой, остановил.

    И сквозь окрестное молчанье,

    Ему казалось, слышал он

    Двух уст согласное лобзанье,

    Минутный крик и слабый стон.

    И нечестивое сомненье

    Проникло в сердце старика...

    Но пронеслось ещё мгновенье,

    И стихло всё: издалека

    Лишь дуновенье ветерка

    Роптанье листьев приносило,

    Да с тёмным берегом уныло

    Шепталась горная река.

    Канон угодника святого

    Спешит он в страхе прочитать,

    Чтоб наважденье духа злого

    От грешной мысли отогнать;

    Крестит дрожащими перстами

    Мечтой взволнованную грудь

    И молча скорыми шагами

    Обычный продолжает путь.

         13           

    Как пери спящая мила,

    Она в гробу своём лежала,

    Белей и чище покрывала

    Был томный цвет её чела.

    Навек опущены ресницы...

    Но кто б, о небо! не сказал,

    Что взор под ними лишь дремал

    И, чудный, только ожидал

    Иль поцелуя иль денницы?

    Но бесполезно луч дневной

    Скользил по ним струёй златой,

    Напрасно их в немой печали

    Уста родные целовали...

    Нет! смерти вечную печать

    Никто не в силах уж сорвать!

          14             

    Ни разу не был в дни веселья

    Так разноцветен и богат

    Тамары праздничный наряд.

    Цветы родимого ущелья

    (Так древний требует обряд)

    Над нею льют свой аромат

    И сжаты мёртвою рукою,

    Как бы прощаются с землёю!

    И ничего в её лице

    Не намекало о конце

    В пылу страстей и упоенья;

    И были все её черты

    Исполнены той красоты,

    Как мрамор, чуждой выраженья,

    Лишённой чувства и ума,

    Таинственной, как смерть сама.

    Улыбка странная застыла,

    Мелькнувши по её устам,

    О многом грустном говорила

    Она внимательным глазам;

    В ней было хладное презренье

    Души, готовой отцвести,

    Последней мысли выраженье,

    Земле беззвучное прости.

    Напрасный отблеск жизни прежней,

    Она была ещё мертвей,

    Ещё для сердца безнадежней

    Навек угаснувших очей.

    Так в час торжественный заката,

    Когда, растаяв в море злата,

    Уж скрылась колесница дня,

    Снега Кавказа на мгновенье

    Отлив румяный сохраня,

    Сияют в тёмном отдаленье.

    Но этот луч полуживой

    В пустыне отблеска не встретит;

    И путь ничей он не осветит

    С своей вершины ледяной!..

            15             

    Толпой соседи и родные

    Уж собрались в печальный путь.

    Терзая локоны седые,

    Безмолвно поражая грудь,

    В последний раз Гудал садится

    На белогривого коня,

    И поезд тронулся. Три дня,

    Три ночи путь их будет длиться:

    Меж старых дедовских костей

    Приют покойный вырыт ей.

    Один из праотцев Гудала,

    Грабитель странников и сёл,

    Когда болезнь его сковала

    И час раскаянья пришёл,

    Грехов минувших в искупленье

    Построить церковь обещал

    На вышине гранитных скал,

    Где только вьюги слышно пенье,

    Куда лишь коршун залетал.

    И скоро меж снегов Казбека

    Поднялся одинокий храм,

    И кости злого человека

    Вновь успокоилися там;

    И превратилася в кладбище

    Скала, родная облакам:

    Как будто ближе к небесам

    Теплей посмертное жилище?..

    Как будто дальше от людей

    Последний сон не возмутится...

    Напрасно! мёртвым не приснится

    Ни грусть, ни радость прошлых дней.

         16                 

    В пространстве синего эфира

    Один из ангелов святых

    Летел на крыльях золотых

    И душу грешную от мира

    Он нёс в объятиях своих.

    И сладкой речью упованья

    Её сомненья разгонял,

    И след проступка и страданья

    С неё слезами он смывал.

    Издалека уж звуки рая

    К ним доносилися - как вдруг,

    Свободный путь пересекая,

    Взвился из бездны адский дух.

    Он бы могущ, как вихорь шумный,

    Блистал, как молнии струя,

    И гордо в дерзости безумной

    Он говорит: «Она моя!»

    К груди хранительной прижалась,

    Молитвой ужас заглуша,

    Тамары грешная душа.

    Судьба грядущего решалась...

    Пред нею снова он стоял,

    Но, Боже!- кто б его узнал?

    Каким смотрел он злобным взглядом,

    Как полон был смертельным ядом

    Вражды, не знающей конца, -

    И веяло могильным хладом

    От неподвижного лица.

    «Исчезни, мрачный дух сомненья!-

    Посланник неба отвечал: -

    Довольно ты торжествовал;

    Но час суда теперь настал

    И благо Божие решенье!

    Дни испытания прошли;

    С одеждой бренною земли

    Оковы зла с неё ниспали.

    Узнай! давно её мы ждали!

    Её душа была из тех,

    Которых жизнь - одно мгновенье

    Невыносимого мученья,

    Недосягаемых утех:

    Творец из лучшего эфира

    Соткал живые струны их,

    Они не созданы для мира,

    И мир был создан не для них!

    Ценой жестокой искупила

    Она сомнения свои,

    Она страдала и любила -

    И рай открылся для любви!»

    И ангел строгими очами

    На искусителя взглянул

    И, радостно взмахнув крылами,

    В сиянье неба потонул.

    И проклял Демон побежденный

    Мечты безумные свои,

    И вновь остался он, надменный,

    Один, как прежде, во Вселенной

    Без упованья и любви!..

    На склоне каменной горы

    Над Койшаурскою долиной

    Ещё стоят до сей поры

    Эубцы развалины старинной.

    Рассказов, страшных для детей,

    О них ещё преданья полны...

    Как призрак, памятник безмолвный,

    Свидетель тех волшебных дней,

    Между деревьями чернеет.

    Внизу рассыпался аул,

    Земля цветёт и зеленеет;

    И голосов нестройный гул

    Теряется, и караваны

    Идут, звеня, издалека,

    И, низвергаясь сквозь туманы,

    Блестит и пенится река.

    И жизнью вечно молодою,

    Прохладой, солнцем и весною

    Природа тешится шутя,

    Как беззаботное дитя.

    Но грустен замок, отслуживший

    Года во очередь свою,

    Как бедный старец, переживший

    Друзей и милую семью.

    И только ждут луны восхода

    Его незримые жильцы:

    Тогда им праздник и свобода!

    Жужжат, бегут во все концы.

    Седой паук, отшельник новый,

    Прядёт сетей своих основы,

    Зелёных ящериц семья

    На кровле весело играет;

    И осторожная змея

    Из тёмной щели выползает

    На плиту старого крыльца.

    То вдруг совьётся в три кольца,

    То ляжет длинной полосою

    И блещет, как булатный меч,

    Забытый в поле давних сеч,

    Ненужный падшему герою!..

    Всё дико; нет нигде следов

    Минувших лет: рука веков

    Прилежно, долго их сметала,

    И не напомнит ничего

    О славном имени Гудала,

    О милой дочери его!

    Но церковь на крутой вершине,

    Где взяты кости их землёй,

    Хранима властию святой,

    Видна меж туч ещё поныне.

    И у ворот её стоят

    На страже чёрные граниты,

    Плащами снежными покрыты;

    И на груди их вместо лат

    Льды вековечные горят.

    Обвалов сонные громады,

    С уступов, будто водопады,

    Морозом схваченные вдруг,

    Висят, нахмурившись, вокруг.

    И там метель дозором ходит,

    Сдувая пыль со стен седых,

    То песню долгую заводит,

    То окликает часовых;

    Услыша вести в отдаленье

    О чудном храме, в той стране,

    С востока облака одне

    Спешат толпой на поклоненье;

    Но над семьёй могильных плит

    Давно никто уж не грустит.

    Скала угрюмого Казбека

    Добычу жадно сторожит,

    И вечный ропот человека

    Их вечный мир не возмутит.

1841.

* * *

   «ЛГ», сент.2004. «ВСЕВЕДЕНЬЕ ПРОРОКА»

, Николай СКАТОВ, директор Пушкинского дома, Санкт-Петербург. (О Лермонтове - моём наиглавнейшем поэте ума, мысли и духа...).

   ...Гений Пушкина действительно «вовремя созрел». Гений Лермонтова действительно оказался «до времени созрелым», «стариком без седин».

    - «Надо удивляться, - писал Белинский В.Боткину вскоре после смерти поэта, - детским произведениям Лермонтова - его

   драме, «Боярину Орше» и т.п.(не говорю уже о «Демоне»):это   не «Руслан и Людмила», тут нет ни легкокрылого похмелья, ни   сладкого безделья, ни лени золотой, ни вина, ни шалостей амура, - нет, это – сатанинская улыбка на жизнь, искривляющая   младенческие ещё уста, это «с небом гордая вражда»,  это -    презрение рока и предчувствие его неизбежности. Всё это детски, но страшно сильно и взмашисто. Львиная натура! Страшный и могучий дух!»

    И если один наш поэт – пророк Пушкин – в свои двадцать лет ещё даже никак не ставя себя в позицию пророка, всё-таки уже прямо предсказал «рабство, падшее по манию царя», то другой – Лермонтов – в свои шестнадцать далеко его перекрыл:

     Наступит год, России чёрный год,

     Когда царей корона упадёт;

     Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

     И пища многих будет смерть и кровь;

     Когда детей, когда невинных жён

     Низвергнутый не защитит закон;

     Когда чума от смрадных, мёртвых тел

     Начнёт бродить среди печальных сел...

Самых глубоких наших философов поражала сила проникновения в свою судьбу и свою участь буквально пророческая, как   она отозвалась в одном из многих «Снов» (1841):

     В полдневный зной в долине Дагестана

     С свинцом в груди лежал недвижим я,

     Глубокая ещё дымилась рана,

     По капле кровь точилася моя.

И ему уже «в мёртвом сне», в свою очередь, снится:

     И снился мне сияющий огнями

     Вечерний пир в родимой стороне.

     Меж юных жён, увенчанных цветами,

     Шёл разговор весёлый обо мне.

     И, наконец, ещё один, уже третий сон:

     Но в разговор весёлый не вступая,

     Сидела там задумчиво одна,

     И в грустный сон душа её младая

     Бог знает чем была погружена;

     И снилась ей долина Дагестана;

     Знакомый труп лежал в долине той,

     В его груди дымясь, чернела рана,

     И кровь лилась хладеющей струёй.

            * * *             

    « Мне вспоминается, - писал в своё время поэт Ходасевич, - маленькое пророчество. Года два тому назад (то есть в году в 1912-м) – одна женщина, любящая поэзию Лермонтова /.../ говорила: «Вот попомните моё слово, даже юбилея его не справят как следует: что-нибудь помешает...уж как-нибудь да случится, что юбилея Лермонтова не будет».

    Так почти и случилось. Столетний юбилей совпал с ужасами войны».   (Первая мировая – «германская» – моё примеч.) Но маленькое пророчество переросло уже в прорицание ещё более мрачное, когда очередная дата – год смерти нашего поэта – снова совпала с ужасами войны – 1941-й год!

    В своё время, по воспоминаниям современников, великий князь Михаил Павлович сказал довольно остроумно о лермонтовской поэме «Демон»: «Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский  Демон, значит, нечистой силы прибыло».И он же уже просто умно ответил: «Я только никак не пойму, кто же кого создал:

   Лермонтов – духа зла или дух зла – Лермонтова». Умно – потому что здесь оказалась схвачена суть дела: слиянность духа Демона и души Лермонтова. Поэт от самых юных лет (1829)   до уже вполне зрелых (1841) работал над своим «Демоном», и   в этом смысле трудно сказать, кто кого создал.

                 * * *                      

    «Чуть лишь он коснётся народа, - сказал Достоевский, - тут   он светел и ясен. Он любит русского солдата, казака, он чтит   народ...остался бы Лермонтов жить, и мы бы имели великого   поэта, тоже признавшего правду народную, а может быть, и истинно печальника горя народного. Но это имя досталось Некрасову».

    ...кто же прорывался в космос и умел сурово и благодатно   говорить с Богом.

    Именно в этом ряду стоит одно из самых великих произведений русской поэзии «Выхожу один я на дорогу...»

     Выхожу один я на дорогу;

     Сквозь туман кремнистый путь блестит;

     Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

     И звезда с звездою говорит.

    В небесах торжественно и чудно!

    Спит земля в сиянье голубом...

    Что же мне так больно и так трудно?

    Жду ль чего? Жалею ли о чём?

     Уж не жду от жизни ничего я,

     И не жаль мне прошлого ничуть;

     Я ищу свободы и покоя!

     Я б хотел забыться и заснуть!

    Но не тем холодным сном могилы...

    Я б желал навеки так заснуть,

    Чтоб в груди дремали жизни силы,

    Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;

     Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,

     Про любовь мне сладкий голос пел,

     Надо мной чтоб, вечно зеленея,

     Тёмный дуб склонялся и шумел.

1841.

   К сожалению, русская музыка, как и в случае с другим мощным   поэтическим откровением Пушкина «Я помню чудное мгновенье»   отделалась романсами: конечно, прелестными.

                * * *                     

    Т А М А Р А.-

В глубокой долине Дарьяла,

Где роется Терек  во мгле,

Старинная башня стояла,

Чернея на чёрной скале.

В той башне высокой и тесной

Царица Тамара жила;

Прекрасна, как ангел небесный,

Как демон, коварна и зла...

И там сквозь туман полуночи

Блистал огонёк золотой,

Кидался он путнику в очи,

Манил он на отдых ночной...

И слышался голос   Тамары:

Он весь был желанье и страсть,

В нём были всесильные чары,

Была непонятная власть...

На голос невидимой пери

Шёл воин, купец и пастух;

Пред ним отворялися двери,

Встречал его мрачный евнух...

На мягкой пуховой постели,

В парчу и жемчуг убрана,

Ждала она гостя. Шипели

Пред нею два кубка вина...

Сплетались горячие руки,

Уста прилипали к устам,

И странные, дикие звуки

Всю ночь раздавалися там...

Как будто в ту башню пустую

Сто юношей пылких и жён

Сошлися на свадьбу ночную,

На тризну больших похорон...

Но только что утра сиянье

Кидало свой луч по горам,

Мгновенно и   мрак, и молчанье

Опять воцарялися там...

Лишь Терек в теснине Дарьяла,

Гремя нарушал тишину,

Волна на волну набегала

Волна погоняла волну;...

И с плачем безгласное тело

Спешили они унести;

В окне тогда что-то белело,

Звучало оттуда   прости...

И было так нежно прощанье,

Так сладко тот голос  звучал,

Как будто восторги свиданья

И ласки любви обещал.

1841.

    Узнавши о гибели Лермонтова, учитель из глухого пензенского села в одну ночь написал стихотворение «На смерть поэта», после чего повесился.

      В ту ночь свирепо буря бушевала,

      Ревела на высотах Машука,

      Казалось, что Россия отпевала

      Поручика Тенгинского полка.

            **** **** ****

     Стада снегов, гонимые бореем,

     Растают. И процесс необратим.

     Мы в юности порой уже стареем,

     А Лермонтов всё будет молодым. 

(Владимир Костров)

     Поэт стал для России Даром Божьим,

     Звучаньем, растворившимся в крови.    – «» -

     О, белый парус, нас веди, веди, 

     И лермонтовский ангел, прилетая,

     Шепнёт о том, что жив огонь в груди,

     Где ночевала тучка золотая.         – «» -

     Даниил Гранин.- В Ленинграде в Литературном музее висит портрет герцога Лерма. Мрачное, резкое лицо, как принято выражаться, - со следами сжигавших страстей. Так Михаил Лермонтов представлял своего предка и написал этот портрет  воображенья, странно конкретный, будто с натуры.

    Но есть, есть Божий суд, наперстники разврата!

    Есть грозный судия: он ждёт;

    Он не доступен звону злата,

    И мысли, и дела он знает наперёд…