Мне ещё не было четырнадцати тогда.

    Седьмой класс – предпоследний перед войной.

    В субботу, со второй смены, как всегда,

    Мы из Каменки за восемь вёрст шли домой.

         На воскресный выходной все уходили,

         Дружной гурьбой к родным очагам спешили.

         Но вот отважились на этот «исход» только двое:

         Завьюжило – «буря мглою небо кроет»...

    Норд-вест свищет с завываньем,

    Пускаться в ночь в буранное поле – Божье наказанье.

    Но что остановит одноклассника Антохина Пашу,

    Старшего по годам,  защитника нашего -

         От дерзких нападок местных ребят?

         Из окрестных деревень, для них мы - орда,

         Инопланетяне да и только!  - дразнят,

         Никакого проходу – просто беда!

    Но стоит сказать, это было вначале,

    Когда мы пришли в Каменку в пятый класс.

    Дальше-больше каменские забияки хвост поджали,

    Теперь уж они стали бояться нас.

         И в этом заслуга Паши и Самошкина Мишки,

         Оба недюжинной силы.  Два ухаря-главаря.

         Их не столько интересовали учебники, книжки -

         Вольница вдали от родителей, честно говоря.

    Ростом они, что твой дюжий дядя.

    Так что, один – Пересвет, другой – Ослябя!

    Я, к примеру, Паше был всего до пояса,

    Но дружить ему со мной не было совестно.

         За мной он был, как за каменной стеной,

         По всем учебным дисциплинам, и наш герой

         Добром платил, оберегал меня пуще дитя,

         Не терпел, когда обижал меня кто-то даже шутя.

    И вот в тот вечер Павел зовёт меня с собой:

    - Не дрейфь, пошли!  Не пропадёшь со мной!

    И подхлестнула меня в путь даже не его отвага,

    А скучища. По-щенячьи скулил я по дому, салага.

         Нет!  Остаться ещё на ночь на чужбине?

         Непогода? Ну и что!  В морской пучине

         Мой утлый чёлн плыл бы к заветной цели

         Через все бури и Сирен свирели!

    Итак, котомку на плечи, пошли заре навстречу.

    Так оно и вышло, как в том каламбуре,

    До самого утра стали пленниками поля и яростной бури.

    Вот и МТС, конец села. Впереди голое поле,

    Никакого жилья. Паше ни в чём не перечу,

    Но жуть так и мутит внутри: вернуться, что ли?

         Путь наш на Север, впереди будет глубокий овраг,

         А пока равнина, но труднее каждый шаг!

         Кое-где санный след кто-то из нас замечал,

         Но и он недалеко за селом вовсе пропал.

    И ВОТ ТУТ-ТО, смотрю, Паша присел,

    Дал знак и мне, смотри – волки!

    Как он их в снежной мгле разглядел,

    Да, это действительно они: по коже мурашки-иголки...

         - Приглядись, как зрачки их сверкают,

         Вон сколько их – целая стая! . .

         Точно так, я в этом тотчас убедился...

         Испугался?-Ничуть, будто сам бес в меня вселился.

    64 года спустя, без хвастовства, – в тот миг

    Не осознавал я страха! И нем был мой язык.

    «Как барс пустынный зол и дик... »,

    К волкам я как будто с детства привык!

         Испугался ли Паша и что у него на уме -

         Не знал... Он, как ведомый, строго приказал мне

         Двигать дальше, в гудящий снежный вал,

         Туда, где только что каскад мерцающих искр сиял!

    Волки шли наперерез дороги нашей,

    С подветренной стороны, и не почуяли нас с Пашей.

    Но видеть-то, наверно, они видели нас:

    Стая оставалась на месте, судя по искоркам глаз.

         Ушли стороной в восточном направлении.

         Вскоре отстал от Павла, и хотелось без сомнения

         Догнать его (орал он мне! ) –но не видно ни зги,

         И разошлись мы в буранном поле, как в море корабли:

    Он шёл на северо-запад, на Протасово, через овраг,

    Я – на юго-восток, на Андреевку, куда и волки...

    Попутал нас бес, этот извечный враг.

    Быть может и к лучшему? При вихревой позёмке,

         При обильном снегопаде хлопьев липких,

         Только держась за руки, вдвоём можно брести.

         В обход оврага (ветер слева) замысел прыткий

         В уме прикинул: всю ночь с ориентиром этим идти...

    Лишь бы на краю оврага (опасно! ) не оступиться -

    Где с снежной лавиной в прорву можно свалиться.

    Страшно вспомнить сейчас!  Кромешная тьма, мутно-белесая,

    Видимость не больше шага, Матушка наша Небесная!

         В плену разбушевавшейся стихии – хлёсткий ветер,

         Как «Маленький принц», один на белом свете!

         Выйти б на Осиновку, к Кичатову Пете...

         В душе завидный покой, но еле ноги передвигаю,

         В таком возрасте – что, ничто не пугает?

    А, что будет, то и будет!  – ситуация роковая...

    Ледовым панцирем стала мокрая одежда моя немудрая.

    Зато мало приметен (волкам?) - ростом был мал,

    Утопая в снегу, как в омут нырял!

         Инстинкт самосохранения, не то Ангел-хранитель

    Помог мне, по Божьей воле, бед упредитель!

    По-черепашьи с трудом кое-как пробирался,

    Ветер в левое ухо: с этим «компасом» то и дело сверялся.

    Снегопад утихал, ветер тоже как-то утих,

    Развиднелось чуть-чуть... Поспать бы, в снег бултых...

    А вот это и есть то самое страшное,

    Уснёшь и пропадёшь,  голова бесшабашная...

         Блуждая, прошел я Осиновку стороной,

         Мимо её оврага, где спуск не очень крутой.

         К рассвету вышел на Андреевку – село незнакомое,

         Осмотрелся вокруг – оврага не видно, поле ровное!

    Кое где над избами повалил дымок.

    Выйдя из Каменки утром, в это же время дома быть мог...

    Ночь на излёте, а от дома я всё также далече.

    Важно другое: испытание выдержал сверхчеловечье!

    Дух какого-то гордого сопротивления

    Вселился в меня по воле Провидения?!

         Горд и отважен, вышел на Ржаксинскую дорогу,

         Солнце вставало... Всё обошлось, слава Богу!

         Километра три до дома, до хаты,

         Волков не видать... «Аты-баты, шли солдаты! »

    Вот и наше поле, только с другого конца.

    Бугристые поперёк завалы снега, но клочками видна

    Дорога, она больше накатана, чем малоезжая из Каменки.

    Что я вижу? У нашей крайней избы силуэт маменьки!

         И это точно так, без всякого вымысла!

         Она!  Вышла во двор, заметила ли меня?

         В ведре, как всегда, пойло корове несла,

         Рано вставала, семеро ребят мал-мала...

    Была ли у неё спокойная ночь хоть одна?

    Дети, скотина на дворе, куры, сад, огород,

    И вместе с тем в колхозе работать должна.

    На Руси так: рабское холопство из рода в род.

         Да, заметила, уже к Барскому пруду подходил я,

         Удивилась, куда же это из Каменки занесло меня.

         К утру стало тихо, и солнце яркое за спиной,

         В теле усталость, в душе благостный покой.

    Думаю, кому нужны такие шалости лихие?

    Как не так!  Это стойкости духа ночной урок,

    Это настоящая борьба со стихией...

    С риском для жизни? Не знал, верно у судеб свой срок!

         Как обсуждали СОБЫТИЕ дома, на квартире у Моховых,

         В школе... всё это из памяти вышло.

         Но эта «блудная ночь», пока не сдохну,

         Будет со мной, как в бестарке шкворень и дышло!

    Но пройдёт четыре года – новый искус судьбы:

    Встреча с немцами в лесу! Нет жизни без борьбы!

             Февраль, 2004.  Домодедово.